Газета «Новости медицины и фармации» №12 (700), 2019
Вернуться к номеру
Посвящено друзьям
Разделы: История медицины
Версия для печати
Как-то в разговоре Ион Лазаревич сказал: «В 1951 году Черновицкий медицинский институт выбросил в свет 302 своих питомца, среди которых — 200 дочерей и сыновей (не все, разумеется, любимые) и 102 пасынка». Современному читателю надо бы втолковать, что к чему. В 1951 году страну сотрясала антисемитская кампания, подогретая «делом врачей-отравителей». С той поры никогда больше мединституты не выпускали из своих стен столько «пасынков» — лиц «не той национальности», –евреев по происхождению. Тем, кто успел получить дипломы, пришлось несладко. Даже после смерти Сталина им было трудно найти работу в городе, а уж «остепеняться» в науке — того сложнее.
Однако большинство отверженных страной «пасынков» — большей частью бывших фронтовиков — –добились признания среди истинных профессионалов. И высоко–поставленных должностных лиц, заботящихся о своём здоровье. Ну а что именно эти квалифицированные специалисты оказались в конце жизни в Израиле, тоже понятно. Обиды и унижения, преследовавшие с первых шагов на медицинском поприще, саднили, лишали покоя, заставляли задуматься о будущем детей.
Эмиграция после хельсинкских послаблений случилась глубоко потом — в семидесятых-восьмидесятых годах. А пока каждые пять лет в июне (ох уж эти пятилетки, въевшиеся в кровь) выпускники 51-го года слетались и съезжались в Черновцы и поручали открыть торжественное собрание своему коллеге — Иону Дегену. Самому знаменитому среди них поэту — по совместительству. Тому самому студенту, который умудрился получить «отлично» на зачёте по гинекологии. Профессор такой отметкой в матрикуле оценил его шуточную поэму –«Эмбрионада».
Автор до седых волос не считал себя поэтом. Профессором-ортопедом — другое дело. Пока такой знаток, как Евгений Евтушенко, не возвёл в ранг гениальных стихи Иона Дегена, написанные им в восемнадцать-девятнадцать лет, в перерывах между боями.
Пользоваться стихотворной формой по торжественным и не торжественным дням — такая традиция зародилась ещё до войны. Создатель популярных текстов на музыку Дунаевского профессиональный поэт Лебедев-Кумач свои речи на сессии Верховного Совета Союза расцвечивал рифмами. Упомянутая «Эмбрионада» Дегена была –написана примерно в те же годы, что и поэма Твардовского «Тёркин на том свете». Общество отторгало славословия в адрес «отца и учителя». Появление «несерьёзных» произведений стало ответом на невысказанный социальный заказ.
Выпускники 1951 года впервые собрались вместе в 1956-м, «оттепельном» году. И потом собирались ещё десять раз, вплоть до 2006 года. К сожалению, не все речи Дегена сохранились полностью, а посвящения к десятилетию и пятнадцатилетию окончания института вообще канули в Лету. Тем не менее и в усечённом виде получила отображение жизнь целого поколения врачей. Этакая «летопись боя» — воспользуемся определением профессионального поэта.
Сам Ион Лазаревич Деген свои «юбилейные речи» считал чем-то не стоящим внимания, не имеющим никакого отношения к поэзии. Не будем спорить, но что это впечатляющие документы времени — точно. И свидетельство верности клятве Гиппократа.
Яков МАХЛИН, журналист
«На нашем докторском халате – ни одного позорного пятна...»
	Прошло пять лет, по–разному тяжёлых.
	О достиженьях даже пусть приврут.
	Но всё равно и в городах, и в сёлах
	Небесполезен был наш скромный труд.
	И нет таких, кто может грязной лапой
	Скрести карман доверчивых больных.
	И, в общем, все мы — чудо–эскулапы
	(Быть может, лишь в глазах своих родных).
	Сегодня здесь мы снова вместе с теми,
	Кто словно чисто созданный кристалл,
	Кто чёрный хлеб по карточной системе
	Изысканнейшей пищею считал,
	Кто грыз латынь с трудом, за словом слово,
	Кто в анатомке насквозь промерзал,
	Кто дураком считал Я.П. Склярова*,
	А Калину* хвалить не уставал.
	Прошло пять лет. Мы чуточку жалеем,
	Что годы так безудержно бегут.
	Но на одном из наших юбилеев
	В две тыщи первом, скажемте, году
	 
	Мы встретимся, как любящие братья,
	Счастливые, что наша жизнь чиста,
	Что нет на нашем докторском халате
	Ни одного позорного пятна.
	Что говорит о нас народ с любовью,
	Что славен выпуск «ПЯТЬДЕСЯТ ОДИН»!
	Да здравствует врачебное сословье
	И молодость до старческих седин!
****************************************
	Нас в мир спихнула альма–матер.
	Летят года, в ушах свистя.
	И вот мы вместе, как когда–то.
	Всего лишь двадцать лет спустя.
	А седина к лицу мужчине,
	Округлость женщине идёт.
	Беда, когда в уме — морщины
	И совесть жиром заплывёт.
	Беда, коль подлость изувечит,
	Коль честь — абстракция, пустяк.
	Беда, когда плюёшь на встречу
	С друзьями двадцать лет спустя.
	Мы были чуточку моложе.
	Мы выжили войне назло,
	И, в общем, можно подытожить,
	Что нам чертовски повезло.
	Был в институт приём свободней,
	Нач. кадров — менее суров.
	И был повыше, чем сегодня,
	Процент профессорских умов…
	Какие у хирургов руки!
	А психиатры как умны!
	Конечно, не было б науки,
	Не появись на свете мы!
	В военно–медицинской сфере,
	Достигшей бешеных высот,
	Наш курс представил офицеров —
	Сплошных полковников и под.
	Мы начинали в этом зале
	Свои учёные труды.
	Мы здесь к сиденьям примерзали
	И доходили без еды.
	Всех наших знаний здесь истоки,
	Здесь из чистейших родников
	Черпались молодые соки —
	Основа старых коньяков.
	Пусть нам сопутствуют успехи,
	Пусть не устанем мы идти!
	А юбилеи — это вехи,
	Итог счастливого пути.
****************************************
	Грустней и малолюдней встречи,
	Хоть ярче этих встреч накал.
	Иных уж нет, а те — далече,
	Как некогда поэт сказал.
	А нам так дорого общенье.
	Так нужен рядом добрый друг.
	И телеграфному общенью
	Мы предпочтём пожатье рук.
	Не те, увы, сегодня дозы.
	(Я говорю не про кефир.)
	Запретов и диеты проза
	За нами приплелась на пир.
	А что душа? Ведь не грешны мы.
	Всегда на гребне, на волне.
	И с мелочишками смешными
	Давно в расчёте мы вполне.
	Какой–то Мендель… В самом деле,
	В петлю его или на дно!
	Чего там думать? Нам велели,
	И мы ругали заодно.
	Что кругозор наш этим сужен —
	Ну так и что? И ни хрена!
	Клистир всегда народу нужен –
	Есть или нету ДНК.
	Но в память врезалось. И слишком.
	И мы не смеем забывать:
	Безграмотный агрономишко
	Мешал и нам врачами стать…
	Измерить жизнь ужасно сложно,
	Но математика сильна.
	И дробью выразить возможно
	Персону и её дела.
	В числитель — твой поступок смелый,
	И теплоту, и доброту.
	А всё, что ты плохого сделал, —
	Вниз, в знаменатель, под черту…
	А как везло с учителями!
	Каких людей мы в них нашли!
	Как будто земскими полями
	К больным за ними ночью шли…
****************************************
	Тридцатка. Стар определённо.
	И взвод, и класс — число людей.
	На румбы компас разделённый.
	И месяц в среднем тридцать дней.
	Тридцатилетьями, как пишут,
	История полным–полна.
	То ль было тридцать лет затишья,
	То ль тридцать лет была война.
	Бальзак в безбрежном женском море
	Открыл тридцатилетний цвет.
	Дюма накинул мушкетёру
	Суммарно тоже тридцать лет.
	И за предательство — не слитки,
	А тридцать проклятых монет.
	Тридцатилетние напитки.
	Дипломам нашим — тридцать лет.
	…Да, не хватает нам чего–то.
	Набора штатных стукачей.
	Не достаёт Доски почёта —
	Мечты всех дней и всех ночей.
	А благодарность по приказу?
	Парил я, гордый, как орёл.
	Хоть, правда, за неё ни разу
	Я ничего не приобрёл.
	Родные аббревиатуры!
	Как жить без вас, родимых? Без
	ОВИРа, КГБ, ГлавПУРа
	И без ЦК КПСС?
	И без агиток на экране?
	Без чувства, что всегда должны?
	Без партсобраний, профсобраний?
	Без ежечасной липкой лжи?
****************************************
	На юбилей родные лица
	В июньский день сошлись опять.
	Уже не двадцать и не тридцать,
	А, слава Богу, тридцать пять.
	Зато прибавилось уменья.
	Солидней опыта багаж.
	И новомодные теченья
	Нас не приводят сразу в раж.
****************************************
	Те, что недавно нас встречали,
	Кто помнит юными нас, те
	Меня по палке лишь узнали,
	По шраму и по хромоте.
	Мы все слегка взрослее стали,
	С шеренгой внучек и внучат.
	И олимпийские медали
	Нам в Барселоне не вручат.
	Но всё же кое–что осталось
	От той студенческой поры.
	Не одолела нас усталость.
	И кто сказал, что мы стары?
	Яснее счёт хитросплетений.
	Мы узнаём и что, и как.
	Менакер — вовсе он не Сеня,
	Он от рождения Ицхак.
	И мы, конечно, сожалеем,
	Что поздно, взяв жену и дочь,
	Стал Замихлевский вновь евреем,
	Забросив русский паспорт прочь.
	___________________________________________
	* Фамилии преподавателей.
	 

